ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ВЕТЕРАНОВ (ПЕНСИОНЕРОВ) ВОЙНЫ, ТРУДА, ВООРУЖЕННЫХ СИЛ И ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ

НОВОСИБИРСКИЙ ОБЛАСТНОЙ СОВЕТ ВЕТЕРАНОВ ВОЙНЫ, ТРУДА, ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ И ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ

 630011, Новосибирск, ул. Кирова, 3,     тел. (8-383) 223-08-50, 223-36-00   e–mail: nso–veteran@yandex.ru 

              

Председателям территориальных  и отраслевых советов ветеранов в Новосибирской области.

Уважаемые коллеги!

       В целях оказания практической помощи лекторским группам в проведении выступлений перед  населением и молодежью в рамках 100-летия Великой Октябрьской социалистической революции, высылаем Вам материалы, которые могут быть использованы для проведения лекций и бесед по теме: «Октябрь 1917 года – революция, а не переворот, она  закономерный этап развития общества».

       Полемики по этому поводу достаточно, но предлагаемый материал, изложенный в умеренных тонах, в какой-то мере поможет найти разумное понимание слушателями октябрьской ситуации 1917 года.

Приложения: материалы по теме на 11 и 16 страницах, в адрес.

  С уважением,

 Председатель областного  совета ветеранов                                  В.В. Журавлев                

____________________________________________________________________________________________________________

Приложение №1

Новосибирский областной совет ветеранов войны, труда, военной службы и правоохранительных органов

Навстречу 100-летия Великого Октября

(материалы в помощь для проведения лекций и бесед)

  Тема: «События 1991 года – предательство, переворот –   преступление против человечества».

 

Вступление.

        «Четверть века отделяет нас от трагических событий 1991 года. Неудачная попытка Государственного комитета по чрезвычайному положению остановить развал страны стала финальным актом в уничтожении Советского Союза. Нерешительность одних и предательство других враги социализма использовали для расправы над нашей великой Родиной...».

                                                       Геннадий Зюганов. Председатель ЦК КПРФ.

        Красный флаг бился на студеном декабрьском ветру и рвался из рук, словно не желая покидать привычного места. Наконец, рабочий совладал с непослушным полотнищем, сунул его под ватник, и через несколько секунд на кремлевский флагшток медленно поплыл российский триколор.

       В кабинете, находившемся несколькими метрами ниже, Михаил Горбачев заканчивал телевизионное выступление, объявляя стране и миру о своем уходе и самоликвидации бывшей империи.

       Таким запомнился политический финал 1991 года основной массе населения СССР.  

       Говорят, как год встретишь, так его и проведешь. Драматический 91-й начался с выстрелов у вильнюсского телецентра и вместил в себя массу событий, каждого из которых в будничные времена хватило бы на десятилетие.

       Удивительно, но его гораздо чаще называют “годом распада СССР”, нежели “годом крушения советской власти”.

       Можно еще понять иностранцев, наблюдающих за событиями извне и со своей колокольни. Но и для большинства россиян, судя по данным опросов, воспоминаниям и просто разговорам, геополитика оказалась важнее, чем смена экономического уклада, политического строя и всего привычного быта.

       До сих пор продолжаются и, наверное, не скоро прекратятся споры о том, что это было: историческая случайность, результат действий кучки “предателей” и чуть ли не платных агентов ЦРУ, или исторически неизбежный крах нежизнеспособной системы.

       Журналист Михаил Леонтьев однажды разразился гневной филиппикой в адрес “позднесоветских мажоров, продавших великую державу за видюшники”. Отчасти, так оно и было. Но имелся ли шанс на победу в глобальном соревновании у державы, неспособной обеспечить “видюшниками” и другими радостями жизни даже свою элиту?

       Когда в военное время людям говорят: потерпите, вот победим и заживем! – это естественно. Но когда “война с самими собой”, как пел в знаменитой песне про полковника Васина Борис Гребенщиков, продолжается 70 с лишним лет, и конца лишениям не видно, во многие головы закрадывается мысль: кому такая держава вообще нужна?

       Другой вопрос, нельзя ли было поменять систему, не разрушая единое государство?

       Наверное, можно, если бы году эдак в 1987-м советское руководство взялось вводить рынок, не трогая политических основ и используя для проведения реформ всю административную мощь авторитарного государства.

       Многие аналитики уверены, что “китайский путь” стал результатом анализа советского опыта, и что Россия в очередной раз выполнила свое историческое предназначение: демонстрировать остальному миру, чего не нужно делать.

       Впрочем, часть россиян не считает, что все было сделано плохо и неправильно. Распад империи и утрата статуса сверхдержавы для них – приемлемая плата за скорый переход к капиталистическому изобилию и относительную свободу.

       “Говорят, получилось так себе. Но неужели хуже, чем в 1917 году? И почему у нас должно было получиться замечательно, хотя ни у кого не выходило сразу?” – писал в день очередной годовщины августовских событий обозреватель “Газеты.ру” Сергей Шелин.

       Отношение большинства, пожалуй, точно выразил Владимир Путин, назвавший распад СССР “величайшей геополитической катастрофой XX века” и присовокупивший, что у того, кто о нем не жалеет, нет сердца, а у того, кто сегодня надеется восстановить бывшую державу, нет ума.

Начало конца.

       По мнению большинства историков, распад СССР был предрешен у вильнюсского телецентра.

У Горбачева тогда имелось два выхода.

       Можно было поставить крест на перестройке, солидаризироваться с действиями армии и КГБ и заявить о готовности поддерживать целостность СССР любой ценой.

       «Литовское дело окончательно загубило репутацию Горбачева» .

(Анатолий Черняев, помощник президента СССР).

       Можно было от них отмежеваться, сорвать погоны с виновных в самоуправстве и подрыве авторитета президента и Верховного главнокомандующего, и по-хорошему отпустить страны Балтии, сохраняя то, что тогда еще можно было сохранить.

       Вместо этого Горбачев заявил, что узнал о случившемся из телепередач, и ничего вслед за этим не сделал. Выходило, что глава государства либо лжет в глаза всем, либо не контролирует подчиненных.

       Коммунистов и военных до глубины души возмутили горбачевские “виляния”, демократов – то, что генералы используют против граждан силу по просьбе каких-то самозваных комитетов, а президент не находит в этом ничего страшного.

       “Политику нельзя быть непоследовательным. Литовское дело окончательно загубило репутацию Горбачева, возможно, и пост”, – записал тогда в своем дневнике помощник президента Анатолий Черняев.

       Бывший замминистра обороны СССР Владислав Ачалов в телевизионном интервью накануне 20-й годовщины вильнюсских событий подтвердил, что лично руководил операцией, и ни о какой самодеятельности на уровне командира дивизии не было и речи.

       Исследователи не сомневаются, что Горбачев не захотел официально вводить в республике чрезвычайное положение, но в устной форме разрешил “пугнуть” литовцев, надеясь, что народ на улицу не выйдет.

Аналогичная ситуация через два месяца возникла в Москве.

       В дни проведения Съезда народных депутатов РСФСР, где решался вопрос об учреждении в России поста президента, премьер Валентин Павлов запретил в столице массовые акции и ввел в центр города войска и бронетехнику.

       Формальным поводом послужила просьба 28 депутатов защитить их от “давления толпы”.

       Несмотря на запрет, 28 марта на митинг на Манежной площади и Тверской собралось около 50 тысяч человек. Применить силу власти не решились.

       По сей день продолжается дискуссия о том, являлся ли Горбачев “Штирлицем в тылу врага”, сознательно ведшим дело к ликвидации советской системы, или просто потерял контроль над событиями.

       Анатолий Черняев, практически ежедневно общавшийся с последним генсеком и президентом СССР на протяжении шести лет, уверен, что помыслы его шефа не простирались дальше реформирования социализма.

Однако у Горбачева имелся категорический моральный императив. Он являлся гроссмейстером политических комбинаций, но был совершенно не готов к брутальному насилию и большой крови.

       Осенью 1990 года президент решил затормозить перестройку, сделав ставку на силовиков, партаппаратчиков и депутатов из группы “Союз”. Но убедившись на примере Вильнюса и Москвы, что без танков и лагерей сделать этого не удастся, вновь явил себя либералом и реформатором, инициировав работу над проектом нового Союзного договора.

Занавес опускается.

         Возвращаясь 17 августа с совещания на секретном объекте “АБЦ”, где будущие гэкачеписты приняли окончательное решение действовать, Дмитрий Язов в машине посочувствовал Горбачеву: “Подписал бы [Союзный] договор, а потом в отпуск отправлялся. И все было бы хорошо”.

       А действительно: что было бы, если бы президент не проморгал надвигавшийся путч?

       Анализ некоторых событий лета 1991 года показывает, что Михаил Горбачев не плыл по воле волн, а имел продуманный план.

Согласованный в Ново-Огарево Союзный договор предусматривал прямые выборы президента СССР в апреле 1992 года. При этом документ содержал примечательный пункт: для победы кандидату требовалось набрать большинство голосов не только по стране в целом, но и в двух третях республик, подписавших договор.

       Этим сразу отсекались как Ельцин, мало популярный в бывших республиках, так и политики-“националы”, за которых не стали бы голосовать в России.

       Вероятнее всего, Горбачеву противостояли бы на выборах один-два бутафорских кандидата, а главы республик собрались бы еще раз в том же Ново-Огарево и призвали своих граждан во имя стабильности и единства не менять лошадей на переправе.

       Всенародно избранного президента, как доказал впоследствии Борис Ельцин, отстранить от власти легитимным путем практически невозможно.

Любопытные вещи творились и на партийном фронте.

       6 августа пленум ЦК Компартии РСФСР без особого шума отправил в отставку ультраортодоксального первого секретаря Ивана Полозкова, которого сменил близкий к Горбачеву опытный партаппаратчик Валентин Купцов.

       25-26 июля пленум ЦК КПСС одобрил проект новой, по сути социал-демократической программы партии и постановил созвать в октябре очередной съезд.

       1 июля с большой помпой была создана новая политическая организация – Движение демократических реформ. В ее политсовет вошли статусные демократы Гавриил Попов и Анатолий Собчак, люди из либерального крыла окружения Горбачева – Александр Яковлев, Эдуард Шеварднадзе и Аркадий Вольский, а также Александр Руцкой, бывший тогда вице-президентом при Борисе Ельцине.

       ДДР не избрало единоличного лидера, а на настойчивые вопросы журналистов, является ли оно партией или общественной организацией, “отцы-основатели” только лукаво улыбались.

       Нетрудно предположить, что ДДР создавалось “под Горбачева”, а его статус определился бы в зависимости от исхода октябрьского съезда КПСС.

Если бы генсеку удалось провести на съезде свою программу и вычистить из руководства ортодоксов, ДДР была бы уготована судьба широкого общественного движения наподобие народных фронтов в некоторых восточноевропейских странах, с “ядром” в виде обновленной КПСС.

       Если бы консерваторы взяли верх, Горбачев мог бы с чистой совестью заявить, что больше не в состоянии уговаривать таких упрямых и косных людей, и возглавить готовую “партию власти” в лице ДДР.

       Впрочем, реализация этого сценария не гарантировала стабильности и покоя ни стране, ни самому Горбачеву. Никуда не делись бы, как минимум, две тикающие бомбы: доходившее до личной ненависти противостояние между Горбачевым и Ельциным и нараставшие экономические трудности.

Политолог Дмитрий Орешкин убежден, что будущего у Союза все равно не было.

       “Представьте, что в составе государства оставались бы Узбекистан и Казахстан, полностью контролируемые коммунистическими элитами. Вполне демократическим способом они блокировали бы любые реальные экономические начинания. Мы бы болтались в состоянии ни туда, ни сюда, а потом все-таки произошел бы раздел, потому что слишком сильны различия в политической культуре и экономической жизни между ориентированной, как ни крути, на Европу Россией и ориентированной на азиатские методы управления Средней Азией”, – рассуждал он в интервью Русской службе Би-би-си.

       К этому можно добавить, что и сам Михаил Горбачев не был готов к решительному расставанию с “социалистическим выбором моего дедушки”.   

      В экономике продолжались бы попытки что-то реформировать, ничего всерьез не меняя, в то время, как осенью 1991 года страна оказалась на грани физического голода.

 

Августовский путч.

       “Группа безумцев выскочила из трюма и вырвала штурвал из рук Горбачева. Подняв на мачтах красные флаги, они дали “самый полный вперед!”. На полной скорости корабль размером в одну шестую часть света врезался в скалы”.

       Так живописал события 19-21 августа 1991 года историк Игорь Бунич.

Расхожая версия, будто Михаил Горбачев сам приказал гэкачепистам “навести порядок”, решив отсидеться в стороне, не выдерживает критики.

       Во-первых, ее не поддержали бывшие участники заговора. Осенью 1991 года газеты писали, что они вынуждены молчать, потому что иначе в “Матросской Тишине” и трех дней не проживут. Однако в декабре к власти пришел Борис Ельцин, который, вероятно, был бы только рад, если бы его предшественника вымазали грязью с головы до ног. Потом гэкачеписты вышли на свободу, но и когда им уже ничто не грозило, сенсаций не последовало.

       Во-вторых, гипотеза противоречит политической логике.

       К лету 1991 года инициатор перестройки давно перестал быть своим и для коммунистов, и для демократов. Его политическое существование было возможно только в условиях противостояния, пока те и другие готовы были терпеть его как меньшее зло и арбитра.

Полная победа одной из сторон означала для Михаила Горбачева политическую гибель, как оно и вышло на самом деле.

       Разница лишь в том, что либералы оставили ему свободу и фонд собственного имени, а бывшие коллеги по ЦК, в лучшем случае, изолировали бы на каком-нибудь спецобъекте, как Никиту Хрущева, который, с их точки зрения, “нашкодил” куда меньше.

 

 

 

Финал

       После путча СССР был обречен. Об этом догадывались все, кроме самого Михаила Сергеевича.

       Как следует из воспоминаний бывшего пресс-секретаря, примерно в октябре президент переоценил свои возможности и повел дело к восстановлению собственных полномочий практически в полном объеме, соглашаясь, максимум, на переименование СССР в Союз Суверенных Государств.

       Сыграли свою роль, во-первых, многословные излияния зарубежных лидеров с выражением поддержки, во-вторых, затянувшийся сочинский отпуск Бориса Ельцина, создавший впечатление, будто он не знает, что делать со свалившейся на него властью.

       На возобновившихся переговорах в Ново-Огарево речь сначала шла о том, чтобы заключить экономический союз, отложив вопросы государственного устройства. Но затем Михаил Горбачев решительно заявил, что без политического союза не будет и экономического.

       Как писала незадолго до Беловежской пущи “Независимая газета”, республиканские лидеры были готовы “назначить Горбачева Михаила Сергеевича президентом Союза Суверенных Государств с окладом согласно штатному расписанию”.

       Но, подобно Черчиллю, говорившему, что он не желает председательствовать при распаде Британской империи, Горбачев не согласился на номинальную роль, предпочел сыграть ва-банк, а проиграв – уйти.

       Ликвидация СССР не вызвала в обществе почти никакой реакции. Ну, озвучили очередные административные изменения.

       Даже коммунисты на Съезде народных депутатов РСФСР, в пику уже поверженному Горбачеву, почти единодушно проголосовали за ратификацию Беловежских соглашений.

       Лишь Демпартия Николая Травкина собрала на Манежной площади малочисленный митинг протеста.

       В новогоднюю ночь Александр Ширвиндт и Михаил Державин острили на тему о том, как теперь должна называться наша страна и мы сами: “эсэнгэшниками” или “эсэнговцами”? Артистам и большинству их зрителей было явно невдомек, что страна, в которой они живут, отныне называется Россией и никакой другой больше нет.

Победители и проигравшие.

       Для тех, кому сегодня меньше сорока, события 1991 года – почти то же самое, что война с Наполеоном.

        Те, кто старше, делят себя на выигравших и проигравших.

Впрочем, не все. По данным прошлогоднего опроса, 55% россиян не смогли ответить, лучше или хуже жили бы они в случае победы ГКЧП.

       Однозначно оказались “в минусе” старики, чьи пенсии и сбережения разом обесценились, а начинать жизнь заново было поздно, большинство русских в отделившихся республиках и все, так или иначе связанные с военно-промышленным комплексом.

       Выиграли интеллигенция, получившая долгожданную свободу слова, люди с предпринимательской жилкой, большая часть бюрократии, успешно приспособившаяся к новым временам, и особенно республиканские элиты, сделавшиеся из провинциальных суверенными.

       Впрочем, ощущение себя в качестве выигравшего или проигравшего субъективно и далеко не всегда прямо зависит от материальных интересов.

Немало представителей прежней номенклатуры, давно освоивших образ жизни американских миллионеров, отправивших детей в частные британские школы и советы директоров банков, ностальгируют по СССР.

       А кто-то, ничего не приватизировав и не сделав карьеры, считает 21 августа 1991 года своим духовным днем рождения.

       Жителям стран Восточной Европы и Балтии было легче пережить “шоковую терапию”, поскольку она исторически совпала для них с национальным триумфом, освобождением от чужой оккупационной власти.

       В 1990 году, когда Москва ответила на провозглашение независимости Литвы экономической блокадой.  Местные жители говорили, что готовы, если потребуется, ради свободы ходить босыми и голодными.

       Для россиян на жизненные трудности наложилось чувство национального унижения. Возможно, многие не стали бы так уж сильно горевать об империи, если бы немедленно получили взамен западный уровень жизни. Но реформировать и поднять экономику огромной страны за 500 дней невозможно.

       В идеале, большинству хотелось бы не потерять супердержаву и одновременно приобрести “видюшники”, автомобили, компьютеры, тридцать сортов колбасы в супермаркетах и открытые границы.

       Но вышло так, как вышло. И спустя 25 лет каждый сам решает, что для него важнее.

      Наверное, так и должно быть. Французы и через 220 лет не пришли к единому мнению, правильно ли их предки казнили короля.

       По данным Левада-Центра, очень небольшой процент людей, в разные годы – до 10-13%, считает, что в августе 1991 года произошла победа демократической революции. До 38% – считают, что это было трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа. И до 50% – что это просто эпизод борьбы за власть в высшем руководстве страны. Но многие люди затрудняются ответить на вопросы о путче.

       Что именно трагического видится им в этом событии? 
– Они видят это прежде всего как пролог распада СССР и как событие, повлекшее за собой реформы Гайдара и отказ от всей советской коммунистической системы. На протяжении последующих 10 лет эти люди переживали очень резкий спад уровня жизни, почти наполовину, и считают это непосредственно связанным с крахом советской власти. Я бы сказал, что у людей отсутствует понимание того, что происходило. Большинство дистанцируется от этих событий, постаралось вытеснить и забыть.

Преступление перед человечеством.

       Принято говорить, что большое видится на расстоянии, а важные события в полной мере можно оценить только по прошествии времени. Разрушение СССР оглушило и потрясло до глубины души свидетелей этого преступления. Трудно было поверить в то, что высшие руководители партии и страны, клявшиеся в верности социализму, оказались предателями. Они совершили то, что во все времена считалось самым страшным, гнусным и непростительным. Великий поэт Данте поместил предателей в девятый — самый глубокий круг ада. А поступок Иуды, предавшего своего учителя Христа за 30 сребреников, навечно стал символом самого низкого морального падения.

       В отличие от Иуды, который не смог вынести груза своего преступления, предатели Советского Союза бессовестно кичатся своей изменой. В могилу они уходят, не покаявшись перед народом, который обрекли на огромные страдания. Перед нами же с каждым годом всё яснее вырисовывается масштаб трагедии — нет, не только национальной, а общечеловеческой — разрушения СССР.

       Когда американские стервятники и их натовские приспешники бомбят очередную страну ради «победы демократии», истоки этой безнаказанности нужно искать в 1991 году. Когда религиозные фанатики рушат древние храмы и режут детей, нельзя забывать, что именно уничтожение Советского Союза открыло ящик Пандоры, выпустило на волю страшных демонов мракобесия и терроризма.

       1991 год принёс многие беды человеческой цивилизации. Временное торжество капиталистической реакции — это шаг назад для всей планеты. Ход истории неумолим, и социализм обязательно победит, но теперь борьба за лучшее будущее человечества будет сопряжена с куда большими трудностями.

        Для нашего народа утрата Советского Союза обернулась катастрофой. 70-летнее строительство справедливого общества было прервано. Устойчивое развитие страны принесли в жертву жадности, глупости и нечеловеческой злобе кучки «прорабов перестройки».

       Уже в первые десятилетия своей истории Советский Союз вошёл в число ведущих государств мира по уровню промышленного производства. Патриархальная крестьянская Россия превратилась в лидера социального, научного и культурного развития. На нашу страну с надеждой смотрели миллионы и миллионы трудящихся по всему миру. И СССР их не подвёл.

       Благодаря социализму и Советской власти был разгромлен фашизм, рухнула мировая колониальная система. Даже хвалёные социальные стандарты стран Запада появились благодаря Советскому Союзу. Видя успехи нашей страны и боясь распространения социалистических идей, буржуазия пошла, скрепя сердце, на куда более справедливое распределение доходов.

 «Прорабы перестройки» — могильщики страны.

       Со смертью Сталина в социально-экономической системе СССР проявлялось всё больше «проблемных зон». Снижались темпы развития народного хозяйства. Тревожные тенденции возникали в сфере общественного сознания. Но причиной этого стали не законы социализма, а, наоборот, волюнтаристские отступления от них. Происходило отдаление от народа многих представителей партийного руководства. Появились те, кто, желая «жить, как на Западе», хотели сбросить с себя «путы» социалистической законности и «груз» социальной ответственности.

       Начало перестройки большинство граждан приняли с воодушевлением. В ней видели возможность избавления от отрицательных явлений. При этом основы социалистического строя сомнению не подвергались. Доказательство тому — мнение миллионов жителей СССР, высказанное на Всесоюзном референдуме в 1991 году.

       Однако у руля страны оказались люди, стремившиеся не улучшить жизнь народа и исправить ошибки. Их целью стало разрушить страну и уничтожить социалистический строй. Пройдёт время, и в этом признаются и Горбачёв, и Яковлев. Они прямо скажут, что ещё до прихода в высшие эшелоны власти лелеяли мечту об уничтожении советской системы. Но чтобы приблизиться к этой цели, они скрывали её в привлекательных обёртках «ускорения», «гласности» и «социализма с человеческим лицом».

       Придя к власти, М. Горбачёв начал целенаправленный демонтаж социалистической экономики и подрыв всех основ советского жизнеустройства. Народное хозяйство СССР к 1985 году отнюдь не находилось в глубоком кризисе, как до сих пор утверждают либералы. Оно демонстрировало поступательный рост, порой не снившийся развитым капиталистическим экономикам. Так, за время выполнения XI пятилетнего плана (1981—1985 гг.) основные производственные фонды всех отраслей народного хозяйства выросли на треть. Валовой национальный продукт увеличился почти на 20 процентов. Производство электроэнергии — на 15 процентов. И этот ряд цифр можно продолжить.

       Разрушение советской экономики было не объективным, а направляемым процессом. Его вызвали вполне конкретные решения. Среди них — отмена государственной монополии внешней торговли и принятие таких законов, как «О государственном предприятии» и «О кооперации». Финансовая система и потребительский рынок были сознательно разрушены.

       В итоге к 1991 году страна оказалась в глубоком кризисе. Экономика не только перестала расти, а ушла в минус. Образовался огромный дефицит бюджета. Внешний долг вырос в четыре раза, а золотой запас сократился вдесятеро. Возникла угроза голода. Были введены талоны на отдельные продукты питания.

       Смертельные удары наносились по мировоззрению советских граждан. Эпоха «перестройки» и «гласности» стала временем активного внедрения в умы и сердца людей зловредного семени антисоветизма и русофобии. Изо дня в день все ведущие издания печатали «разоблачительные» материалы. Они смешивали с грязью нашу историю, дискредитировали армию и органы госбезопасности.

       Растравливались давно зажившие раны межнациональных конфликтов. Начали полыхать кровавые столкновения в Карабахе, Сумгаите, Южной Осетии, Ферганской долине… Перестройка, по меткому замечанию выдающегося мыслителя Александра Зиновьева, превратилась в «катастройку».

       Всё это, подчеркну, стимулировалось из верхних эшелонов власти. Советские люди долго не допускали мысли, что у руля государства могут оказаться предатели. Прозрение начинает наступать в 1989—1990-х годах. Однако массового и хорошо организованного сопротивления губительным реформам своевременно так и не возникло. Массы были дезориентированы.

  

«Слово к народу».

       И всё же шанс остановить падение в пропасть был. 23 июля 1991 года «Советская Россия» благодаря мужеству своего редактора Валентина Чикина опубликовала обращение «Слово к народу». Обнародовать его было непросто. Гласность и демократия по-горбачёвски существовали только для антикоммунистов. Но молчать было недопустимо. В то время, как и в Великую Отечественную, патриотами или предателями люди становились быстро и навсегда.

       Обращение подписали двенадцать человек. Среди них — писатели Юрий Бондарев, Валентин Распутин, Александр Проханов, генералы Валентин Варенников и Борис Громов, народная певица Людмила Зыкина. «Случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данное нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнет, ломается, погружается во тьму и небытие» — так начиналось наше письмо. Мы обратились ко всем жителям СССР — к рабочим и крестьянам, к учёным, к армии с призывом остановить беду: «Очнёмся, опомнимся, встанем и стар и мал за страну. Скажем «Нет!» губителям и захватчикам. Положим предел нашему отступлению на последнем рубеже сопротивления».

       Сложно передать словами, какую злобу вызвало «Слово к народу» у лидеров «демократического движения». Ельцин и Руцкой грозили активистам тюрьмой, а Александр Яковлев обозвал обращение «набором злобных пассажей» и «пошлым сочинением».

       Но нас всё-таки услышали. Меньше месяца спустя, 18 августа, был образован Государственный комитет по чрезвычайному положению СССР. В первый же день он выпустил Обращение к советскому народу, которое повторило основные положения «Слова к народу». «Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициативе М.С. Горбачёва политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик… Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства. Страна по существу стала неуправляемой», — подчёркивалось в этом документе.

       В нашей истории не много событий, столь же оболганных, как краткосрочная деятельность ГКЧП 18—21 августа 1991 года. В её отношении до сих пор безосновательно используется термин «путч». Грешат этим и официальные лица. Причина понятна: участников ГКЧП нужно было представить в максимально невыгодном свете, выставить их злобными авантюристами и крайними реакционерами.

       В действительности всё было с точностью до наоборот. Члены Государственного комитета по чрезвычайному положению действовали полностью в рамках закона или, как сейчас модно говорить, в правовом поле. А вот их противники во главе с Ельциным грубо нарушили действовавшую Советскую Конституцию. Именно их и нужно называть путчистами.

       Образование ГКЧП вызвали две главные причины. Первая как раз и была связана с преступными действиями президента РСФСР Ельцина. Он прямо отказывался признавать союзные законы. Вот почему в обнародованном 19 августа заявлении ГКЧП указывалось: «Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и Законы Союза ССР».

       Второй причиной явилось намеченное на 20 августа подписание «нового союзного договора». Существовала опасность конфедерализации СССР, что грубейшим образом нарушало бы волеизъявление граждан, выраженное в марте 1991 года за сохранение Союза.

      Таким образом, восстановление законности и сбережение Советского Союза являлись основными целями ГКЧП. Использовать слова «путч» или «попытка переворота» — значит грубо манипулировать сознанием граждан.

ГКЧП — утраченный шанс

  Не буду излагать ход событий августа 91-го. Остановлюсь на причинах поражения ГКЧП. Главными из них стали, по моему убеждению, плохая подготовка и нерешительность членов Комитета. Вместо того чтобы обратиться за помощью к народу и призвать советских граждан выйти на улицы для защиты Родины, они спасовали перед кучкой сторонников Ельцина, собравшихся у здания Верховного Совета в Москве. Никакого общенародного выступления против действий ГКЧП не было. Министр обороны и член Комитета Дмитрий Язов позднее писал, что максимальная численность «защитников демократии» не превышала 70 тысяч человек. А это — менее 1 процента населения Москвы. Ни в одном другом населённом пункте страны акций протеста зафиксировано не было.

       Грубой ошибкой ГКЧП явилось то, что не был созван Съезд народных депутатов СССР. На нём следовало принять решение об отставке Горбачёва и разработать курс развития страны в сложившихся условиях. Все эти шаги были бы полностью легитимными. Наконец, фатальным просчётом стало решение не арестовывать Ельцина. Драгоценное время было упущено, и инициатива перешла к противникам.

       Ещё одна проблема состояла в том, что государственные служащие на местах не проявили должной активности в исполнении решений ГКЧП. На это повлияли и кадровые чистки периода перестройки, и общая дезориентация населения. Коснулось это и силовых структур. В течение стольких лет они подвергались настоящему информационному террору, клеймились как «каратели тоталитарного режима». Это создавало тяжёлую моральную атмосферу в органах безопасности, милиции и армии, ослабляло их способность к действию.

       Наконец, особую роль сыграло предательское поведение Горбачёва. План создания ГКЧП впервые обсуждался на совещании у него ещё в марте 1991 года. Тогда же был определён состав Комитета. Накануне августовских событий Горбачёв заявил участникам ГКЧП: «Действуйте!», но сам остался за кулисами. Другими словами, умыл руки и обеспечил себе возможность «всплыть» при любом исходе дела. В полной мере подлость этого человека проявилась после неудачи ГКЧП, когда Горбачёв на весь мир заявил о своём «заточении» в Форосе. Увы, этот лживый миф до настоящего времени не исключён из школьных учебников истории.

       Сочетание ряда причин обусловило провал столь необходимой, но столь неуверенной попытки остановить развал великой Советской державы. Страна оказалась погружена в пучину хаоса и вакханалии тёмных сил. Дальше были погромы в помещениях ЦК КПСС и снос памятника Дзержинскому, избиение омоновцами ветеранов Великой Отечественной 23 февраля 1992 года, расстрел Верховного Совета осенью 1993-го и гибель тысяч людей из-за нищеты, голода и бандитских разборок. Страна пережила один из худших периодов в своей истории. Это была эпоха тотальной сдачи национальных интересов и невиданного ограбления трудящихся. Те годы сейчас называют «лихими девяностыми». Исконное значение слова «лихо» — зло. Точнее и не придумаешь.

       Одни тогда говорили, что «Россия одурела». Другие были максимально точны: «Целились в коммунизм, а попали в Россию!» Но когда Отчизна в беде, одних, даже очень точных, оценок мало. Нужно действовать. И коммунисты не отсиживались за чужими спинами. Мы возродили свою партию — КПРФ. Мы вернули стране Знамя Победы. Мы сохранили ленинскую «Правду» и создали свой телеканал «Красная линия». Мы возродили пионерию и комсомол. Сегодня мы ощущаем уверенную поддержку наших идей многими миллионами своих соотечественников.

       Позади более четверти века. В результате поражения ГКЧП Советский Союз был разрушен. Личный список потерь от этой трагедии может предъявить большинство российских семей. И список этот далеко не исчерпан.

       Противники России обкладывают нас враждебным кольцом военных баз. Внутри страны они пытаются вырастить колонны новых «прорабов перестройки». Теперь это называется технологией «оранжевых революций». После 1991 года мы много раз видели её в действии: в Грузии и на Украине, в Киргизии и Армении. Предпринималась попытка свалить и народного лидера Белоруссии. Однако опора Александра Лукашенко на широкую народную поддержку сломала планы заокеанских политтехнологов и спецслужб.

       От объективной оценки событий августа 1991 года российское руководство отказывается до сих пор. Это значит, что в исторической битве, начавшейся четверть века назад, оно находится на стороне Горбачёва и Ельцина. Данный факт и подтвердило открытие Ельцин-центра. Эта позиция крайне опасна для настоящего и будущего России. Не дав справедливую оценку прошлому, не отыскать правильной дороги вперёд. Вот и трагедия братской Украины уходит корнями в 1991 год.

       Оставаясь на позициях антисоветизма и русофобии, невозможно обеспечить возрождение страны. Как нельзя и бороться с «оранжевой проказой» на словах, а на деле отдавать экономику в руки отъявленных либералов. Для выхода из тупика КПРФ подготовила программу из десяти конкретных шагов к достойному будущему. 

 

___________________________________________________________________________________________________________

Приложение №2

Навстречу 100-летия Великой Октябрьской социалистической революции

(материалы в помощь для проведения лекций и бесед)

Тема: «Октябрь 1917 года – революция, а не переворот, она      закономерный этап развития общества».

 (о закономерности и случайности Октябрьской революции в освещении советской и постсоветской историографии).

    Российская революция 1917 года оказалась тем событием прошлого века, о котором написано больше всего книг, статей воспоминаний и различных исследований.

    Работы, написанные о революции или на темы, с ней непосредственно связанные, исчисляются десятками тысяч. Истории революции начинаются не с тех дней, когда она действительно вспыхнула, а гораздо раньше, с возникновением политических и социально-экономических предпосылок, которые привели к революционному взрыву.

    Среди советских обществоведов, в том числе историков, постановки вопроса об альтернативе Октябрю – нет. Вопрос варьируется лишь в рамках проблемы причины победы революции как закономерного явления.

    Одни считают, что её не существовало и не могло существовать, так как Октябрьская революция и переход к социализму были исторической неизбежностью, порожденной всем ходом общественно-исторического развития. Эту точку зрения поддерживают Н.А. Бердяев, Л.П. Карсавин и И.И. Минц.

     Так, антибольшевик Н.А. Бердяев писал: «Мне глубоко антипатична точка зрения многих эмигрантов, согласно которой большевистская революция сделана какими-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников, сами же они неизменно пребывают в правде и в свете. Ответственны за революцию все, тем более всего ответственны реакционные силы старого режима. Я давно считал революцию в России неизбежной и справедливой. Но я не представлял её в радужных красках».

     Весьма показательна точка зрения академика И.И. Минца. В одном из выступлений он вспомнил международный конгресс историков в Швеции в 1955 г., где выступал Бжезинский: «Выслушав доклад А.Л.Сидорова об экономическом развитии России в конце XIX века, о том, что в течение десяти лет старая Россия втрое увеличила свою промышленность, Бжезинский заявил: «Так зачем же Вы революцию провели? Подождали бы, пока экономическое развитие России индустриализовало бы её». Вот так была поставлена проблема альтернативы Октябрю.

     Искателям такой альтернативы не приходит в голову, что Октябрь был путем спасения России. Он был неизбежен и необходим. Ему не было альтернативы».

    Другие полагают, что альтернативы не возникло из-за реального соотношения общественных сил: осенью 1917 г. решающий перевес был на стороне Советов, большевиков. Например, В.А. Маклаков и П.Н. Милюков отрицали закономерность событий 1917 г. Причину дальнейшей радикализации революции, приведшей, в конце концов, к победе большевизма, П.Н. Милюков видел в ошибках либеральной интеллигенции: «Либералы не захотели ограничиться «исправлением» монархии и защитить её от революции, а в ослеплении кинулись в объятия революции, не понимая, что либерализм мог существовать лишь в составе исторической монархии, они открыли дорогу «интегральной революции».

     Третьи исходят из того, что только свержение буржуазии и переход к социализму открывали выход из глухого тупика, в котором оказалась Россия в 1917 г. вследствие отсталости, войны и разрухи, и позволяли разрешить в интересах большинства народа острейшие проблемы – о мире, о земле, о национальном освобождении.

     В конце 80-х гг. началось переосмысление событий 1917 г. и существовавшей историографии. Было признано, что в предыдущие десятилетия было много сделано для изучения роли большевиков и пролетариата, экономических и социальных предпосылок революций, при этом некоторые выводы оказались ошибочны, например: революции подавалась как планомерно подготовленный процесс, без стихийных взрывов, без участия в нем всех слоев общества.

     Е.Н. Городецкий писал: «Нам необходимо избавиться от односторонности в изучении Октябрьской революции, когда исторический процесс рассматривался как действия и события в одном лагере – революционном, а противостоящая ему сила в той или оной мере игнорировалась. Задача заключается в исследовании всех классов общества, всех политических партий».

     Большинство историков 90-х гг. стало критически оценивать положение о наличии в России к началу 1917 г. предпосылок для буржуазной или социалистической революции.

     Каждый приходил к этому через изучение своей темы. Основной импульс был задан в связи с изучением политической истории. Так, крупнейший современный исследователь российского либерализма и политических партий В.В. Шелохаев считает: социальная база у всех политических движений оказалась очень узкой, поэтому «любые модели социального переустройства не имели реальных материальных предпосылок для их реализации».

    Отрицая существования предпосылок для буржуазной и социалистической революций, многие историки подтверждают вывод о закономерности политического и социального взрыва, происшедшего в 1917 г. Так, А.А. Искандеров в 1992 г. выделил следующие долговременные исторические факторы, предопределившие события 1917 г.:

– промедление с отменой крепостного права,

– падение авторитета церкви,

– разрыв связей монархии с народом,

 – деструктивность враждебных партийно-политических отношений.  

    Наряду с этим наметилась тенденция к выявлению предпосылок по непривычным параметрам. В 1995г. П.В. Волобуев и В.П. Булдаков отмечали, что Октябрьская революция явилась «результатом системного кризиса империи».

    Доктор исторических наук А.Х. Бурганов также считал революцию неизбежной в силу безмерного обнищания народа в ходе империалистической войны, развязанной реакционными правящими классами.  

    «Запоздание с отменой крепостного права, проведение ущербной аграрной реформы 1861 г. с её «отрезками» в пользу помещиков, т.е. с игнорированием принципа частной собственности для большинства народа, привели к тому, что это большинство представляло полностью обессобственниченный пролетариат с чрезмерно низким жизненным уровнем и разоренное крестьянство, в значительной степени люмпенизированное».

       Член-корреспондент СССР Ю.А. Поляков в беседе с доктором исторических наук В. Мельниченко и академиком П. Волобуевым высказал свою точку зрения по вопросу закономерности революции: «Совершенно очевидным, что революция была не преждевременной, а закономерной.

     В старом облике Россия оставаться не могла. Действительно, в стране за 12 лет произошло три революции, вовлекшие в свою орбиту десятки миллионов людей. Три массовые революции подряд объективно свидетельствуют о том, что перемены назрели, стали жизненной тенденцией, требованием большинства классов и групп страны».

    Что же касается вождя большевиков, то его точка зрения на возможные варианты событий выражена очень четко: «Ждать» съезда Советов есть полный идиотизм, ибо это значит пропустить недели, а недели и даже дни решают теперь все. Это значит трусливо отречься от взятия власти, ибо 1-2 ноября оно будет невозможно».

    Наша историко-партийная наука сконструировала другую альтернативу: если бы большевики не свергли Керенского и Временное правительство, то выступили бы вновь корниловцы и свергли его, установив террористическую буржуазную диктатуру.

   Так, известный исследователь корниловщины Н. Иванов писал в своей вышедшей в свет в середине 60-х годов монографии: «Изучение «второй корниловщины» позволяет еще глубже раскрыть великую мудрость исторических решений Центрального Комитета партии большевиков о восстании в октябре 1917г. В конкретной обстановке тех дней только немедленное вооруженное восстание могло спасти страну от опасности установления кровавой генеральско-кадетской диктатуры».

    Первым проблему альтернативности поставил в конце перестроечного периода П. Волобуев.

   Размышления П.Волобуева о 1917 г. сводятся к следующему. Известно, что после поражения первой российской революции 1905 – 1907 гг. между классами и партиями целое десятилетие шла борьба вокруг двух возможностей буржуазного развития: либо Россия путем реформ «сверху» превращается в конституционную буржуазную монархию, либо новая революция сметает царизм.

   Либеральная буржуазия, возглавляемая партией конституционных демократов (кадетов; официальное название – партия народной свободы), стремилась направить развитие страны по первому пути и тем предотвратить революционные потрясения. Но своей цели она старалась достигнуть путем соглашения и раздела власти с царизмом, добиваясь от него уступок в политической области рассчитывая на «благоразумие» правящих кругов.

       Но Николай II и дворцовая камарилья во главе с Распутиным отличались непримиримостью к буржуазной оппозиции, нежеланием поступиться хотя бы частицей власти, наглухо заблокировали возможность каких-либо реформ. Февральский взрыв стал исторической неизбежностью. А с ним и альтернатива: или социалистическая революция или буржуазно-реформистское преобразование.

       Итак, почему же не состоялся в 1917 г. буржуазно-реформистский путь развития? Почему Россия, не завершив еще буржуазной эволюции к зрелому и свободному от остатков феодализма капитализму, не закрепив демократического строя, круто повернула, причем раньше передовых стран Запада, на новый, социалистический путь?

       П.В. Волобуев, Б.В. Ананьич и В.И. Коротаев считают, что Февральская революция, свергнув царизм, превратила Россию по политическому строю в одну из передовых демократических стран мира и тем не менее не разрешила давно назревших задач. В самом деле: и при новом, буржуазном правительстве продолжалась тяжелейшая, ненавистная народу война. Оставался нерешенным вопрос о земле, обостряя вековой конфликт меду многомиллионным крестьянством и горсткой помещиков. Рабочий класс подвергался варварской эксплуатации, а его основные требования (о введении 8-часового рабочего дня, о повышении заработной платы и т.п.) осуществлялись правительством и капиталистами при сильнейшем напоре снизу. День ото дня усиливалась хозяйственная разруха.

      Придя к власти, буржуазия хотела либо оттянуть разрешение неотложных задач, либо пойти на реформы, но такие, которые не затрагивали бы коренных интересов и привилегий капиталистов и помещиков. Русская буржуазия не смогла пожертвовать отжившим свой век помещичьим землевладением и потому лишилась поддержки крестьянства. Точно так же правящая буржуазия не хотела отказаться и от продолжения войны, в сущности, из-за химерических планов империалистических захватов.

       В отношении социальных реформ буржуазия заняла однозначную позицию: «сначала успокоение, а потом реформы». История свидетельствует, что за незнание страны и народа, игнорирование его нужд правителями рано или поздно приходится расплачиваться…

       До осени 1917 г. в народном движении главенствовали демократические партии – меньшевики и эсеры, с 5 мая они входили во Временное правительство, то есть стали наряду с кадетами правящими и правительственными партиями. Их целью было решить назревшие задачи реформистскими методами, вывести страну из кризиса и обеспечить её развитие по буржуазно-демократическому пути. Меньшевики были убеждены, что Россия в силу её отсталости еще не созрела для социализма, и считали, что «пределом возможных завоеваний… является полная демократизация страны на базе буржуазно-хозяйственных отношений!»

      В.И. Ленин так оценивал намерения эсеро-меньшевистского блока: «Партии эсеров и меньшевиков могли бы дать России немало реформ по соглашению с буржуазией… но реформами не поможешь.

     Пути реформ, выводящего из кризиса – из войны, из разрухи нет». Ситуация, сложившаяся в 1917 г., особенно в июле – октябре, оставляла мало места для реформистских решений основных проблем.

    Во-первых, крайняя острота классовых противоречий затрудняла наведение реформистских мостов и достижение консенсуса между имущими классами и трудящимися.

    Во-вторых, узел многочисленных и сложных проблем был затянут так туго, что его реформистская «развязка» требовала большого искусства и времени.

    В-третьих, практика показала крайнюю слабость буржуазии и мелкобуржуазных демократов, их неспособность реализовать реформистские возможности.

       Меньшевики и эсеры возлагали надежды на опыт, знания и созидательно-организационные способности русской буржуазии. Но она не оправдала и не могла оправдать их надежд.

       Сформировавшаяся в условиях царского абсолютизма и потому политически малоопытная, консервативная, экономически исключительно узкокорыстная, лишенная, в отличие от западноевропейской, какого-либо престижа в глазах народных масс, предрасположенная не к уступкам народу, а к авторитарным методам правления – такая буржуазия менее всего была пригодна стать носителем реформизма.

       Немалые шансы решить животрепещущие проблемы путем реформ существовали в первые месяцы революции. Но для этого буржуазия должна была пойти на компромисс с народом. Она этого не сделала и не смогла даже найти общего языка по вопросу о земле с зажиточной, кулацкой частью крестьянства.

     В России 1917 г. вообще трудно давался политический диалог и неохотно заключались компромиссные соглашения. Так, известно, что руководящие центры меньшевиков и эсеров, кичившиеся своей политической культурой, отказались от компромисса, предложенного им большевиками после поражения корниловщины, – от перехода власти к эсеро-меньшевистским Советам и разрыва блока с буржуазией.

       Под влиянием официальной исторической науки у нас десятилетиями складывались представления о большевиках как бескомпромиссных и беспощадных революционерах. Но именно они в марте – октябре 1917 г. были единственной политической силой в стране, которая проявляла готовность к диалогу с демократическими партиями – считает Волобуев П.В.

     Из – за военных поражений и политической нестабильности внутри страны резко ослабли международные позиции России и она, по сути, перестала быть великой державой.

       Большевистская партия трезво оценила катастрофическое положение страны осенью 1917 г. и указала на революционный выход их тупика как верный путь национального спасения.

      Если меньшевики и эсеры испытывали страх перед «революционными потрясениями» и «взбунтовавшейся чернью», то большевики, напротив, открыто провозгласили неотложную необходимость социалистической революции. Ленин и большевики рассматривали переход к социализму не как сверхъестественный «прыжок в неведомое», а как практический выход из кризиса буржуазно-помещичьего строя, то есть как конкретный ответ на конкретные проблемы общественного развития.

       На повестку дня выдвигаются новые альтернативы. Русская буржуазия, давно уже жаждавшая военной диктатуры, осенью 1917 г. окончательно отказывается от буржуазной демократии и, следовательно, от всяких реформистских идей.

       Суть сложившейся в канун Октября альтернативной ситуации вождь большевиков выразил так: «Выхода нет, объективно нет, не может быть, кроме диктатуры корниловцев или диктатуры пролетариата» .

       Исторически бесспорно, что если бы большевики промедлили со взятием власти и не упредили контрреволюцию, то слабое правительство Керенского сменила бы военная клика. Наступили бы десятилетия жесточайшего белогвардейского террора, социального, экономического и культурного регресса.

        Среди историков и представителей других гуманитарных наук нет единства в оценке закономерности Октябрьской революции.

       Историки сталинской эпохи и времен застоя видели в Октябрьской революции начало практическому воплощению учения марксизма-ленинизма о неизбежности перехода всего человечества от капитализма к социализму. По их представлению, при империализме созревают все условия для этого перехода. А отсюда следует вывод, что развитие человеческого общества на определенной стадии делает не только неизбежным, но и исторически закономерным рывок в коммунистическое будущее через социалистическую революцию.

       Современные историки, исходя из того, что ленинское предсказание о неизбежной, близкой гибели капитализма и мировой революции не сбылось, а современные индустриально развитые страны на основе рыночного хозяйства создают высший тип человеческой цивилизации, названный в зарубежной литературе постиндустриальным обществом, к вопросу о закономерностях Октябрьской революции подходят по-иному.

       Одни из них (П. Волобуев, Ю. Поляков, В. Мельниченко и др.) рассматривают Октябрьскую революцию как единственно возможный, исторически реальный в условиях 1917 г. путь выхода из всеобъемлющего глубокого кризиса, в котором оказалась Россия.

      Логическая схема их обоснования неизбежности и, следовательно, для России закономерности Октября 1917 г. заключается в следующем. Недостаточно развитая буржуазно-феодальная хозяйственная система в России оказалась в стадии распада.

      Это создало угрозу всеобщего хаоса и разрушения. Выйти из этого состояния на основе капитализма было невозможно.

      Социализм предоставлял такую возможность. Россия не имела объективных хозяйственных и культурных предпосылок для социализма, но В. И. Ленин и не ставил цель немедленного перехода к социализму, а диктатуру пролетариата рассматривал как средство (инструмент) создания экономических и культурных предпосылок для социализма.

       Несмотря на все издержки. Октябрьская революция открыла единственно возможный хотя и очень специфичный, путь России к современной индустриальной цивилизации.

      В этой схеме нет убедительных ответов на ряд ключевых вопросов. Почему для России был невозможен прогресс на основе рыночного хозяйства, который обеспечивал успешное развитие страны до революции и в условиях НЭП?

       Привел ли путь, на который толкнула Россию Октябрьская революция, к построению социализма? Почему предпосылки социализма нельзя было создавать в союзе со всеми демократическими силами и надо было устанавливать диктатуру одной партии? Эти и другие подобные вопросы раскрыть, ссылаясь только на особенности исторического процесса в России, не представляется возможным.

       Многие современные историки (А. Кива, Л. Протасов и др.), признавая наличие объективных предпосылок для октябрьского исхода событий 1917 г., вместе с тем видят достаточные предпосылки для реализации других альтернатив буржуазно-демократического развития России по образцу западных стран или революционно-демократического развития на основе блока “социалистических” партий при многоукладной экономике и свободной игре политических сил.

      Реализации этих альтернатив помешали не столько объективные условия, сколько субъективные свойства и усилия партии большевиков во главе с Лениным: их ошибочная убежденность в скорой мировой революции и возможности построить социалистическое общество по заранее составленной схеме, их бескомпромиссность к возможным союзникам в построении демократического общества, склонность к диктатуре и непризнание демократических и нравственных ценностей.

     Подобной позиции придерживаются многие зарубежные историки (А. Рабинович – профессор Индианского университета).

       Оценки Октябрьской революции и ее исторических последствий в значительной степени определяются мировоззренческими позициями людей.

     Общечеловеческие гуманитарные ценности побуждают к пониманию событий 1917 г. с точки зрения блага народа, социалистической справедливости и нравственности.

      С позиции классовой борьбы и подавления классового врага исторические события периода революции представляются в свете революционной целесообразности и вседозволенности.

       Историческая закономерность прокладывает себе дорогу через историческую практику. Если общественное явление перестает быть единичным и становится всеобщим, значит, мы имеем дело с проявлением исторической закономерности.

      Российская Октябрьская революция 1917 г. – явление уникальное, не повторенное историей во множестве, как это было, например, с буржуазными революциями.

      Несколько стран юго-восточной Европы и Азии, втянутые в орбиту построения социализма Россией, подтверждением закономерности социалистических революций быть не могут хотя бы потому, что без опоры на Советский Союз почти все они очень быстро отказались от курса на построение социализма и стали возвращаться к рыночной экономике и характерному для индустриально развитых стран республиканскому строю.

       Трудно признать Октябрьскую революцию закономерной еще и потому, что она представляла собой молниеносный скачок через целый исторический этап, что само по себе есть нарушение общеисторической закономерности, которая предполагает переход к новому общественному устройству тогда, когда старый экономический уклад и соответствующий ему политический строй себя полностью исчерпали.

      Россия не прошла школы капитализма и вследствие особой исторической ситуации, переход к туманно понимаемому населением социализму означал игнорирование общеисторических законов.

       За их сознательное или несознательное игнорирование история сурово наказывает, о чем свидетельствует послеоктябрьский этап развития Советского Союза.

Фатальной неизбежности Октябрьской революции не было. Но в истории России ее нельзя считать и случайностью Она была подготовлена столетиями отличного от Запада и Востока развития страны.

      Вялость хозяйственного развития в условиях Средневековья предопределили особенности становления рыночных отношений, в результате чего в России сложился необычный для капиталистических стран баланс политических сил: плохо организованная, малоопытная, не имеющая политического влияния буржуазия и быстро растущий, располагающий благоприятными условиями для организации, жестоко эксплуатируемый и в значительной мере люмпенизированный рабочий класс.

     На его стороне в решающий момент выступило не отягощенное собственностью, обездоленное крестьянство, готовое по этой причине поддержать любого, обещающего наделить его землей. Немалую роль в подготовке революции сыграла и интеллигенция, традиционно на протяжении сотен лет выступавшая как заступница угнетенных и противник государства.

       Обширность люмпенизированных слоев российского общества представляла благоприятную базу для быстрого усвоения общественным сознанием утопических идей.

       По этой причине марксистское учение о социализме и коммунизме в интерпретации большевиков в России нашло более благоприятную почву, чем в Европе, где оно было создано.

       В условиях первой мировой войны совокупность этих обстоятельств создавала угрозу всеохватывающего общественного взрыва. Предотвратить его могла лишь мудрая и решительная политика правительства. Однако изживший себя царский режим в каком-то ослеплении делал все, чтобы ускорить этот взрыв.

       Если к этим объективным обстоятельствам добавить политический и организаторский гений Ленина, динамизм и энергию партии большевиков, их умение использовать политическую ситуацию для разжигания и обострения классовой борьбы, их решительность и убежденность, доходящие до фанатизма, то можно понять, почему Россия в переломный момент своей истории, когда возможен выбор, склонилась к Октябрьскому перевороту и встала на путь диктатуры большевистской партии.

       Октябрьская революция не может оцениваться и как историческая ошибка. Ошибаться могут отдельные люди и даже большие группы людей.

      Но если страна, вследствие объективных социально-экономических, политических и социально-психологических причин, выбирает мучительный для народа путь – это не ошибка, а историческая драма.

       Споры вокруг октябрьских событий будут продолжаться и в будущем.

       Видно, ближе к истине подойдут наши потомки в грядущих веках.

      Однако, при всех различиях в оценке Октябрьской социалистической революции, она явилась величайшим событием начала XX века не только для россиян, но и для других народов.

      Россия стала как бы полигоном широкомасштабных социальных экспериментов, поучительных для всего мира своими последствиями и уроками.